В. И. Немирович-Данченко,"Страна Холода", 1877 г.

[288]

4. Семужий забор.

Не успел я еще оправиться от утомительного странствования по кандалакшским варакам, как ко мне опять зашел хозяин.

– Не любопытствуешь ли посмотреть, как у нас семужку ловят?..

– Это где же?

– А на заборе, у Панкова. Сейчас только пошли туда... Хорошая семужка попадается – бывает.

Я оделся и вышел.

Воздух быль тепел, хоть бы и не на севере. Весь в розовом блеске, – запад отгорал над черными, оставшимися за светом вараками. Море на юго-западе искрилось и лучилось; уныло позвякивали в стороне колокольцы стада, пастуший рожок доносился издалека, будя в груди старые воспоминания, давно пережитые и схороненные были...

Улица села шла под гору. Мы сползли по ней и по пустому, заваленному щебнем берегу добрались до забора. Он перегораживал всю р. Ниву; только в одном месте его, где тянулась сухая корга, непроходимая для рыбы, был оставлен перерыв в полторы сажени. Устройство забора оказалось крайне несложным. Прежде всего ставятся через реку козлы из бревен в два ряда, на них настилается помост из досок, балок, тонких жердей, самый край которого уставлен камнями для прочности. Сторона забора, обращенная внутрь реки, вся заслонена перебором (перегородкой) из тонких жердей, перевитых в двух местах вицей, Таким образом семга свободно может войти в забор, но вперед через перегородку ей пробраться уже невозможно. В изгороди устроены три верши или морды – сквозные ящики из жердей и веревок. Стремясь вверх по реке для икромета, семга никогда не возвращается в море, она ищет прохода между жердяным перебором и, встречая отверстие верши, попадает туда. Выбраться назад ей уже невозможно. Она поневоле остается здесь до прихода хозяина забора. Таких верш или морд в заборе на р. Ниве было три. Случается, что при обильных ловах семга в вершах лежит рядами, как [239] будто нарочно уложенная для сбережния места. Когда ее набирается немного, она бьется, кружится по верше, ерзает на ней вперед и назад...

Мы вступили на забор. В самом начале его устроены ворота, чтобы никто посторонний не мог туда забраться. Река внизу мчалась с головокружительной быстротой; грохот воды в порогах заглушал все звуки; забор дрожал под нами и мне, как новичку, сквозная настилка – этот ажурный помост, где приходилось иногда пробираться по одному бревну на высоте пяти сажен, казалась чрезвычайно опасной. Под ногами сквозь промежутки бревен виднелась белая пена, шаги становились неуверенными, руки невольно искали опоры, которой, разумеется, не было. Наконец кое-как, за хозяином забора и его работником, я добрался до последней верши. Тут от помоста был устроен небольшой наст над вершей. Она лежала в трех саженях под нами. Здесь я почувствовал себя еще хуже. На этом роде балкона без перил, промежутки в настиле были и шире и длиннее. Приходилось балансировать над рекою, стоя на круглых обрубках бревен. Одно неверное движение – и неосторожный падает с них. В насте устроено горизонтальное окно, сквозь которое видно вершу. К краю последней прикреплены два вертикальные бревна. Их поднимают вверх, они в свою очередь тянуть вершу. Первая оказалась пустою, ее опустили вниз и пошли назад к средней. Тут приподняли также бревна и в морде оказалась рыба. Тотчас же сверху бросили вниз веревку, к концам которой были прикреплены крючья, которые и зацепили за обе стороны верши. Средний перегиб веревки был надет на один брус устроенного вверху ворота и тотчас же при помощи последнего вершу приподняли на одну сажень от помоста. Кумжи, как обсохли, тотчас же стали биться. Они быстро и порывисто скользили во все стороны, грузно шлепались боками о стенки верши. Кумжа – та же семга, только меньше последней. Чешуя ее усеяна черными пятнами, сгущающимися у спины. Она имеет желтоватый оттенок. Кумжа в 10 ф. считается самой крупной, обыкновенный же вес ее колеблется между 3-5 фунтами, тогда как семга 25 ф. не считается большою. Приподняв вершу, ворот закрепили поперечным брусом и работник, взяв в руки кротило, род молотка, сошел вниз на вершу, где, открыв отверстие устроенное вверху, вошел внутрь ее. Рыба заметалась еще сильнее. Он с трудом хватал ее по очереди, сжимал каждую между коленями и бил кротилом (кротил) по голове до тех пор, пока не убивал. Разумеется, кумжа отчаянно билась в руках; нужен был большой навык для того, чтобы удержать ее. Бьют обыкновенно в темя и в нос. Когда рыба перестает [240] метаться, покажется теплая, почти черная, кровь из-под жабер – тогда дело кончено. Убитая кумжа подавалась вверх, где хозяин швырял ее в корзинку. Когда мы перешли к последней морде, там билась крупная громадная семга в полтора пуда и несколько штук поменьше. Стоять тут было еще опаснее. Мне казалось, что мы несемся над порогом с невообразимой быстротой. Вода внизу неудержимо стремится сквозь жердяной перебор, а прямо под мостом зияют из белой пены острые каменные зубья, усеявшие Ниву во всех направлениях. Зато зрелище здесь гораздо интереснее. Борьба человека с семгой становилась крайне трудной. Ударами хвоста последняя сбивала его с ног. Он едва мог (не говоря уже о том, чтобы удержать ее в руках), – прижать ее в угол, где наносил семге сильные удары кротилом. Несколько раз она вырывалась и прыгала по верши, которая, казалось, распадется от мощных усилий рыбы. Наконец, работнику удалось нанести ей два или три удара, замедливших ее движения. Вслед за ними посыпались еще. Кротило так и ходило по темени и носу семги, и минуть через пять она с трудом была подана хозяину. У меня уже начинала кружиться голова. Стоя на этом заборе, испытываешь как будто приступы морской болезни – и я не поручился бы за себя, если бы мы вскоре не сошли на берег, где у реки тотчас же ловцы принялись чистить рыбу. Когда большой семге взрезали живот, она еще раза два повернулась и затем вытянулась... Внутренности рыбы за исключением кишок, которые выбрасывались, вымывались и укладывались в корзину. После этой операции семга только шевелила жабрами...

Как оказалось, кандалакшский семужий забор принадлежит местному сельскому обществу, которое и отдало его в кортому крестьянину Павкову за четыреста рублей в год. Эти деньги вносятся в волостное правление, обращающее их сполна на уплату подати и недоимок. Весь улов из забора дает до 200 пудов семги, сбываемой на Шунгскую ярмарку по 10 р. за пуд. Кумжа, добываемая здесь же, продается в Шунге от 3 до 5 р. пуд. Устройство самого забора обходится в 75 р., содержание работника в 100 р. Таким образом, за всеми издержками, у Павкова остается еще солидная сумма.

– Отчего же само общество не содержит такого забора? спросил я у своего старика.

– А нелады у нас... Как до дележа дела дойдут так и раздерутся все...

– Да ведь выгоднее гораздо?

– Оно точно, что выгоднее. Только уж Господь с ними с этими выгодами. Часто из-за них сраму принять приходится. Безобразие это, известно. Так тише выходит...

[241] – Все-таки общество дешево отдало.

– Как не отдать-то. Он, Павков, всех здесь в руках держит. Соль для посола рыбы – у него, хлеб – у него. Беда!.. Захочет, совсем съест... Мне нынче хлеба требывается – у кого купить, как не у Павкова!

– Поди, в этот забор вся рыба идет... В Ниву дальше ни одна семга не проберется.

– Разумеется... Вся тут будет. Раз я это видел, как семужка мимо забора по траве пробиралась. Только что роса пала, ну рыбины забор и миновали. Три штуки были, все по росе прошли и по ту сторону забора в Ниву опять попали... Только это редко бывает... Она, семужка, рыбка любопытная, занятная рыбка... На Туломе реке видывал я, как она через пороги шла... Что твой киятер. Станет у камня, жилится-жилится, да как вскорянет – смотришь, и камень перепрыгнула, а за камнем – заводы, тут она отдохнет минуты с три и потом через следующий камень... Так весь порог прошла. Умная рыбка... Ноне вот только у нас здесь семужки мало. Терский берег весь голодует, ни в одной реке рыбины нет. – Вся в Яренгу попала, на онежские пределы уплыла...

– А кроме сельди да семги ловите ли что еще?

– Как же, сигов ловим, да солим. В Шунгу тоже отправляем. С Имандры у лопарей, под осень мороженых сигов скупаем – возим.

– А каковы цены стоят?

– В Кандалакше крупные свежие сиги – рубля по полтора пуд идут, сонные по рублю покупают, провоз их до Шунги в пятьдесят копеек обходится. Ну, а там продаем от 3 до 5 рублей за пуд... В Питер еще идут... Сами только дураки мы, дороги в Питер не знаем. Ну, а промысла наши видишь каковы... Море не поле, рад бы посеять, да вода не держит зерна... А баско было бы, ежели бы и тут урожай на посев шел. Морю и имя дано – измена. Потому на ево надеяться нельзя.

– А знаешь, хозяин-то больно на заборе из-за тебя пужался. Боязно было, што ты в воду упадешь... У нас один упал – и костей не собрали – все измололо... Эге, да и засмотрелись же мы с тобой, парень... А уж и свечерело... Пора и спать ложиться.

Теплая синяя ночь подступала со всех сторон, окутывая нас своими лазоревыми сумерками... Мы тихо шли по берегу, и шум Нивы в порогах казался теперь глуше и тише, чем днем. На востоке еще отгорала какая-то лиловая полоска; скоро и та померкла, только вершина крестовой вараки золотилась, да крест на ней стоял, весь окруженный трепетным сиянием. За Нивой, в заречной половине [242] села, слышалась чья-то песня – чуть слышалась из-под шума и грохота воды... Точно замирая последними своими отзвучиями, она доносилась сюда...

Хорошая, ласковая ночь стала над нами... Робко мигнула бледная звезда...

– Скоро и ладья моя придет... Поглядишь на нее... Вся-то моя жизнь в ней лежит. Каждая веревочка трудами да нуждою пахнет...

Не хотелось уходить в душные комнаты из царства этой чудной северной ночи!..

Как-то утром сижу я в Кандалакше, не зная, куда даваться от скуки. Все дела были переделаны – приходилось здесь ожидать парохода. Надоело уже смотреть и на парней в городских костюмах, наполнявших улицу села, и на ребят, уставившихся на меня у окна моей отводной квартиры. День быль серый, скверный. Не то шел дождь, не то моросило. Какая-то мгла с самого утра была в воздухе. Бараки заволокло туманом, море приняло свинцовый оттенок и тяжело волновалось между крутыми откосами губы... Судьба меня и на этот раз выручила от тоски. Смотрю, входить ко мне старик, едва держащийся на ногах. Прежде всего три креста на образ – потом поклон мне. Кресты, как и следовало ожидать, старые.

– Побеседовать малость пришел к тебе...

– Милости просим. Садись.

– Из далеких мест пришел к нам?.. Что ж, странствовать – это дело благое... Хоть ты и не из усердия, а по своим, по делам – но все же странний человек – божий человек... Это я знаю. В книге одной написано...

– Вот что, старик, ты должен знать здешнюю старину. Церковь эта ведь на месте древнего Кокова монастыря построена?

– Она и есть... Тут стояла обитель, это верно.

– Что же известно о ней?

– Богатая обитель была. Братий больше трехсот человек считалось. Богачества – нивесть сколько. Счету в них монахи не знали. Что утвари этой, что злата, камения самоцветного и не перечесть!.. Скота, угодий – ну, как ноне Соловки... Стояла, это, стояла обитель – и вдруг прошел слух, что швед идет на нее. Иноки сейчас скот угнали в горы, сокровища свои все зарыли, колокола бросили в реку и завалили их каменьями. И доселе на дне реки Нивы, в Куйне, виднеются уши большого колокола... Потом стали молиться Богу. Ждать по ждать... Приходить враг. – В обители литургия шла. Швед этому не внял. Всех иноков перебил. Священник выходить с дарами – его рогатиной, диакона тоже. Только старца одного придушить забыли, [243] так Господь ему такую силу даль, что поcле он один всех триста иноков схоронил и сам на засыпанной могиле помер. Монастырь шведы сожгли и убрались восвояси... И поныне тут мерещится разное. В зимие ночи слышно точно пение, согласное такое, да старинное. Старики сказываюсь, что тут и видения бывали разные, да не такое ныне время, праведники не являются... Потому, вишь, у тебя вон кофь на столе; а нешто это показано, чтобы кофь пить... Есть одна книга; там про кофь оченно хорошо описано, какой это грех и какая это пагуба для души... Ну, и на счет табаку тоже есть... А хвостишься ли ты в бане? Веником хвостишься ли?.. О-о-х, парень, то-то не хвостись и вперед, потому блуд это означает и великий грех перед Богом, – плоти угождаешь! Мыться отчего не мыться, и Богородица вон омылась, есть и это в книги... это не грешно, это подобает.

Старик пошел, как заведенная машина, рассказывать обо всем, что приходило ему в голову.

– Что уж о вас говорить, когда иже и попы дымок-от пущают и кофь пьют... От них и разврат весь... Нет, и их на том свете не похвалят... Не похвалят!.. Ннет... Жутко им будете!.. Не в суд или осуждение говорю, а все же дымок бы пускать не надо...

– Ну, а на счет чаю, старик, как грешно?

– Грех, на счет чаю, большой грех, но ежели например пожертвовать при этом дряхлому старичку на лестовку – по силе возможности – отпустится... Вот ты и пожертвуй... Блажени, дар дающие, сказано...

В это время вошел мой хозяин, смеющийся и веселый.

– Что с тобою, Никита? Точно деньги нашел.

– Лучше денег. Ладью мою, сказывают, около Черного видели – в Норвег шла. Слава Богу, все благополучно...

– А ты о душе подумай, о душе! вмешался старик, обращаясь к моему хозяину.

– Ладно. Я в суденышко свое всю душу вложил... Идет оно теперь. Славный ветер ему, самый настоящий, попутный ветер! Я и крест на остров поставил, чтобы Господь безмятежное плавание даровал ему... Тоись, как погляжу я на ладейку мою, так точно опять – молодым делаюся... И кровь горячей ходит, и сила прежняя... Всякое бы дело обломал тогда... Вот оно каково!..

– О душе подумай, о душе... Ей, душе-то, ой жутко на том свете придется...

– Ты лучше расскажи, как ты в Соловец хотел постричься...

– Было это затмение, точно было, беспрекословно согласился ста[244]рик... Это, насолил я бочку сигов и поехал в монастырь к соловецким угодникам. Там сейчас к архимандриту. Так и так, желаю ангельский чин приять. А осьмиконечный крест оставляешь? – Никак я этого не могу, потому как это и родителями моими было заповедано... Что ж ты, спрашивает, так поздно надумался в монахи идти... Усердие есть, отвечаю. – Какой ты работника монастырю будешь теперь, говорит... Давай, по правилу, шестьдесят целковых, да и живи, пожалуй. Дадим тебе одежду нашу, кормить будем... Эко горе какое, денег-то у меня не было, просил, просил – не приняли... Так сиги и пропали задаром!..

<<< Вернуться к оглавлению | Следующая глава >>>

© OCR Игнатенко Татьяна, 2011

© HTML И. Воинов, 2011