В начало
Военные архивы
| «Здания Мурманска» на DVD | Измерить расстояние | Расчитать маршрут | Погода от норгов |
Карты по векам: XVI век - XVII век - XVIII век - XIX век - XX век

[84]

ЕРЕТИКИ В КОЛЬСКОЙ ГУБЕ.

Второй китобойный завод. Акулы и акулий промысел. Необходимость его поднятия. Полуночный свет. Характеристика поморов. Торосный промысел. Посещение лопарского чума. Характер побережья на вершине скал. Лесной зверь и лесная птица. Китовое мясо как пища. Ловя камбалы. Отъезд в Колу.

Вечер прибытия нашего в Еретики был настолько светел, что Великий Князь пожелал посетить китобойный завод немедленно по прибытии. Слово «посетить» тут совершенно уместно, потому что осматривать было нечего: китов на берегу не виднелось, а производства гуано на заводе нет.

Китобойная компания, орудующая в Еретиках, носит довольно длинное название: «Первого русского китобойного и иных промыслов товарищества». Завод ее открыт невдали от него на якорях. Следует пожелать доброго развития и этой компании, но для этого повидимому ей необходимо прежде всего существенно преобразиться. Надобно одно из двух: или поступить так, как поступила Арская компания, задавшись исключительно китобойным делом, или как это сделал «Рыбак», поставив себе главною целью треску. Вероятно ни чем иным как недостатком капитала или разбросанностью и неясностью программы можно объяснить себе то, что завод этот только жиротопенный и что туши китов за известное вознаграждение передаются им соседнему Арскому заводу для переработки в гуано. Если расчеты Арского общества верны и китобойный [85] промысел может дать очень хороший барыш только при переработке всего кита, то расчеты Урского не могут быть верны, так как оно в прямой ущерб себе, взяв с кита жир, уступает тушу своему конкурренту.

Расположен завод очень красиво, на скалах, но растительности на них, кроме мха, нет никакой. Урская губа, в одном из разветвлений которой он находился, самая спокойная и защищенная ото всех ветров бухта западного Мурмана; врезывается она в материк верст на пятнадцать и в самой глубине ее, невиданная от завода, находится колония Ура, одна из самых больших: в ней жителей около 200 человек, имеющих 15 промысловых ел, 74 головы скота, одну лошадь, (как видно, лошадь остается на всем Мурмане великою редкостью, чуть не куриозом), 60 овец и 309 оленей. Здесь, следовательно, как и раньше, можно было убедиться во очию, что Мурман далеко не вполне лишен возможности скотоводства, как многие упорно и уверенно сообщали; правда, здесь кормят скот не одним только сеном, а со значительною примесью оленьего моха — ягелей. Почти все колонисты Уры финляндцы; в их пользовании река Ура с ее семгой; зимой тут ловится пушной зверь; довольно добычлив акулий промысел в самой губе. «Рыбка — божье дарованье» говорит помор, при чем тут следует разуметь и кита, и акулу. Акулий промысел находится у нас в младенчестве; это, так сказать, Золушка всех наших мурманских промыслов, что очень жаль и очень странно. У норвежцев акула входит самостоятельною цифрой в статью доходов. Северная акула, этот бродяга-разбойник океана, этот морской волк, злейший враг наших поморов, не раз уничтожающий их долгий труд постановки яруса, достигает размеров колоссальных, до трех сажень длины, отнюдь не меньших, чем акулы Южного океана. Восемьдесят лет тому назад на Мурмане акул вовсе не ловили; об этом свидетельствует академик Озерецковский в своем сочинении: «Кола и Астрахань», 1804 года. Он говорит, что акул «ни на что не употребляют». По причине великого множества их в Кольской губе, говорит академик дальше, жители в этой губе никогда ярусов не кидают, «потому что рыба, за крючки схватившая, была бы жертвой акул, а не промышленников». [86] В «Архангельских Губернских Ведомостях» 1868 года сообщено сведение, что одна удачная ночь акульего лова может дать до 300 пудов, до 50 бочек «максы», акульей печени. Вице-адмирал Рейнеке, автор гидрографического описания нашего северного побережья, говорит, что акулам в Кольской губе в его время не было числа и что они положительно мешали промышленникам плавать. В шестидесятых годах кольский мещанин Неронин сделал первый опыт их ловли, на что нужно было значительное количество смелости, так как самый удачный лов производится обыкновенно в темные октябрские и ноябрские ночи, в глубоко свирепое время океанских непогод. Около того же времени дана была правительственная ссуда в 600 руб. некоему Сулю, для ловли акул и приобретения «максы»; в 1862 году в Кольской губе добыто было около 5.000 пудов ее, а цена ей была 1 р. 30 к. до 1 р. 50 к. за пуд. В 1867 году между островом Кильдином и Кольскою губой, то-есть именно там, где мы теперь находимся, акул было так много, что на них даже не осмеливались охотиться: они ударяли толстыми носами в борта лодок, пожирали друг друга и наводили панический страх своими огромными тупо глядящими глазами. В 1874 году в Кольскую губу и другие соседние с нею бухты пожаловало акул столько, что их били из ружей.

Так как нет причины полагать, что количество акул, на которых правильно организованной охоты никогда не производилось, уменьшилось и так как ворвань, из жира их добываемая, имеет на рынке свою постоянную, установившуюся цену, то развитие этого промысла было бы и желательно, и необходимо. По сообщениям местных людей, большие акулы держатся обыкновенно верст 150-200 от берега огромными стадами; подвижные полчища их должны представлять из себя нечто совершенно противоположное лежащим вдоль палтусовой банки распластанным палтусам и камбалам. Акул ловят у нас, так сказать, случайно, и правильного промысла на них не организовано. Они попадаются на большие железные крюки, наживленные жареным тюленьим салом и прикрепленные к цепям полуторасаженной длины. Хватившая крюк акула обопрется, нейдет и сдерживается несколькими человеками; живуча она на столько, что разрезанные куски шевелятся. Оста[87]ваясь верными преданиям, наши промышленники берут от акулы только «максу» — печень, иногда кожу, всю же остальную довольно ценную тушу бросают в море, совершенно на том же основании, на котором у нас летят обратно в море и десятки тысяч пудов внутренностей трески. Очень жаль, что расспросы наши о том, насколько пригодны туши акул для переработки их в гуано, хуже они или лучше китовых, не вызывали никаких положительных ответов; но нет никакой достаточной причины предполагать, чтобы разница была очень большая. Чрезвычайно сподручно для ловли акул то обстоятельство, что они обладают замечательно развитым обонянием и что жареный тюлений жир привлекает их с очень далеких расстояний. Полярная акула, Selache maximum, достигает, как сказано, трех саженей длины, и местные люди сообщали, что ежели к закинутому ярусу подходит стадо этих чудовищ, то даже самым смелым поморам приходится уходить от них по добру по здорову, предоставляя им путать ярус сколько угодно и пользоваться насевшею на крючки его треской.

Великий Князь переехал к китобойному заводу на вельботе и прошел к нему сквозь небольшую арку, обвитую мхом, по которому выделялись яркою желтизной своею желтоголовки, купавки, эта желтая роза наших северных пажитей; почему заходит на север так далеко желтоголовик и совершенно не видно нашего плебейского одуванчика и лютика, сказать трудно. Небольшой домик управляющего стоит на довольно возвышенном перешейке, между малым и средним рукавами, соединяющими Урскую губу с океаном, и вид от него, как на губу, обставленную скалами, так и на открытую воду океана очень хорош. Ожидание наше увидеть полуночное солнце и на этот раз состояться не могло, так как легкие облака затягивали небо; полуночный свет одевал скалы своими как бы бесцветными, безжизненными тенями. Дневным светом назвать его нельзя, но это ни в каком случае не полусвет наших петербургских летних ночей, а что-то такое странное, среднее, хочется сказать — бесполое, если только подобное выражение может быть допущено. Силу этого света можно, конечно, определить, — на то есть всякие приборы, — но едва-ли можно с такою же точностью определить влияние, им производимое. Этот [88] непогасающий к ночи свет обусловливает невероятно быстрое развитие местной растительности; в течение шести недель здешняя трава зеленеет, цветет и дает семя; это жизнь без отдых, жизнь запоем, и если вы человек нервный, то полное отсутствие ночи едва-ли может действовать на вас успокоительно.

На заводе, как сказано, смотреть было нечего, и Его Высочество ограничился расспросами о его деятельности, о средствах, о намерениях. Заговорив с поморами, находившимися на берегу и приветствовавшими Великого Князя, Его Высочество сказал им между прочим, что недавно видел их жен, оставшихся в Кеми. Вероятно они были рады услышать такую неожиданную, самим Великим Князем сообщенную весточку, но особенною откровенностью чувств поморы не отличаются, они сосредоточенны, опасливы. На вопрос, им сделанный, о том: какой это сарай или домишко поставлен у самой воды, один помор ответил: «тут уголь живет» ; оказалось, что это угольный сарай. У поморов «шкуна живет», «волны в море живут», медведь на зиму в снег зарывается «голодом жить». При расспросах о заработках нынешнего лета, когда зашла речь о большой буре 30-го мая, поморы с невозмутимым хладнокровием сообщили, что в Еретиках было нехорошо и что у них потонуло до пятидесяти человек. Эти люди родятся в смелости и опасностях и все им нипочем. Стоит вспомнить хотя бы один только «торосной промысел», несущий свое имя от «торос» — нагроможденные одна на другую льдины, составляющие зимою «припаи», то-есть бордюры льдов вдоль берега, на краю незамерзающей океанской воды. На эти торосы взбирается морской зверь: тюлень и нерпа; сюда же идет промышленник в глубокую зиму, верст за двести от жилья, и ночует под открытым небом. «Сколько их, наших, поуносило»! говорит помор, вспоминая об оторванных льдами и безвестно погибших.

На «Забияку» возвратились мы около полуночи. Ни одной звезды не поблескивало по светлому небу, и слегка темневшие по обеим сторонам бухты, фактория и становище опускали свои длинные отражения в тихо колебавшуюся воду и казались рослее, богаче, люднее, чем на самом деле. Поверх [89] становища на скале вырисовывались небольшая деревянная церковь, построенная кольским головою Хипадиным. С мостика клипера можно было видеть, что в глубину матерой земли бухта разветвляется, скалы становятся ниже, как бы миловиднее; нам говорили, что там есть луга и лес растет.

Утром следующего дня, 22-го июня, Его Высочеству угодно было выйти на китобойном пароходе «Елена», чтобы спуститься где-либо на самое побережье и осмотреть какое-либо людское поморское жилье. Пока пароход разводил пары, в самой бухте, ближе к южному берегу, произведены были опыты взрыва двух учебных мин; распространение сферы действия их в воде сказалось очень наглядно по всплывшей на поверхность воды массе оглушенной рыбы.

Небольшой пароходик «Елена» резво выбежал в сторону к океану, по волнам синим, в полном смысле этого слова, так как день был удивительно светел и океан играл самыми роскошными красками. Держали к северо-востоку и сделали первую остановку там, где заметен был в расселине скалы лопарский чум. Съехав на берег, Великий Князь пошел скалистым берегом. Поднялись на скалу. Путь этот был совершенно адский, так как тут, конечно, не было никакого пути, предстояло двигаться вдоль поэтической мостовой, сложившейся самопроизвольно изо всяких катышей и голяков. С удивительною равномерностью чередовались по этому пути полосы снега и полосы местной флоры.

Снег был видимо на убыли, потому что из-под довольно громоздких пластов его сбегала, журча, вода; растительность вся, какая была, мелка и небогата количеством видов; эти белые ягели, эти вороницы с розовыми цветочками, главные, заглушающие всех остальных собратий представители северной флоры, эти приземистые кустики можжевельника и березки-лилипута все это поблескивало на ярком солнце полною жизнью, жизнью целых двадцати-четырех часов в сутки. На котловинах, обращенных к югу и защищенных вполне от дыхания севера, будто в парниках густели травы, точно толкая одна другую, так их было много. Желтоголовиков виднелось больше других; белели нежные цветочки морошки, кустилась брусника, попадалось нечто в роде молочая и бле[90]снул в одном месте своим ярко-розовым цветком небольшой «шипишник», Rosa canina, мелкая, очень мелкая, но тем более яркая и заметная. Виднелись повсюду кучками желтые звездочки небольшого растения, вероятно того же вида, что и «молодило», Sedum acre, любящего скалы и пески. Попадалась и брусника; говорят, что встречаются места, усыпанные ею, и тогда они издали резко краснеют, отсюда слово «брусняветь» — краснеть, «девица бруснявеет»; места, обильно покрытые цветами или ягодой, называют здесь «грусна». Не так ужь гол мертв оказался Мурман, как его описывают, думалось нам, проходившим подле цветов; впрочем надо заметить, что экземпляр «шипишника», попавшийся на самом, так сказать, краю севера, если не исключение, то все-таки явление довольно редкое; это был вероятно какой-нибудь искатель приключений, нечто в роде Христофора Колумба или Ермака растительного царства.

Подняться на Мурман на 500-600 футов по скалам вовсе не легко. За вершинами их в бесконечную даль матерой земли пейзаж, по заверениям местных людей, однообразен до невероятия. Это бесконечные тундры, болота, низкорослый лес, совершенное отсутствие людского жилья и дорог, если не считать одиноких, разбросанных на великих расстояниях охотничьих сторожек и тропинок — «путиков», охотниками проложенных. Вот и все, что одевает гранитные основания подпочвы. Удивительная эта страна север. Как поражаетесь вы полуночным солнцем, как не сразу увидите играющего пред вами в море кита, так точно не заметите вы того, что называет местный охотник тропочкой, «путиком». Вам говорит охотник, что вы стоите на «путике», что вон он там, дальше, тянется, но вы решительно ничего не замечаете, кроме бесконечной крупной сыпи каменьев да торчащих между ними кустиков и стволиков растительных лилипутов, покрытых мелким буреломом, от которого в глазах пестрит; так она, окрестность, сера, бесконечна, безотрадна.

А между тем в этих сумрачных пажитях глубокого севера есть много жизни, своеобразной жизни. По бесконечным озерам и моховым болотам на короткие сроки прилетают бекас, дупель, утка и всякие шнепы в количествах невероятных; [91] там где в силу особенно счастливых условий, защищенный от севера, разросся лесок, никем не меренный, мало кем пройденный, там то и дело шарахается в сторону от вас куропатка, рябчик; толкуют, что был такой год, 1860, что тетерева сидели в Архангельске, в самой столице севера, по крышам. По озерам, роняя в тихую заводь залива свое острое отраженье, виднеются целыми стадами журавли, те самые, что тянутся, покрикивая, в марте месяце над южною Россией сюда, к северу; по песчаным отмелям «жируют» гуси и жестоко бьются друг с другом турухтаны в своем роскошном весеннем оперении, которое они очень скоро, как только пройдет охота драться и любить, потеряют. Говорят, что лебедь, самку которого убил охотник, ежегодно прилетает все на то же озеро и остается всегда одиноким; об этом рассказывает Брэм, но совершенно самостоятельно, и наверно не читав Брэма, говорили нам и местные охотники. Особенно много чириканья и посвистов в северных странах не раздается. Есть одна гагара, которую называют здесь «ревухой»; «пугачем» называют тут особый вид крупного филина, Strix bubo, голос которого, раздающийся только ночью, составляет отличный припев к неприветливым очеркам глубоко безотрадного гранитного пейзажа. Характерно то, что у поморов птицы «говорят», а не поют, свистят или чирикают.

Это все в ветвях над землей, а на самой земле есть своеобразная тоже широкая жизнь. Волк не менее, чем небрежность лопаря и страсть его к норвежскому рому, сильно уменьшил когда-то многотысячные стада оленей; попадается тут и «белый волк». Дальние родственники волка — одичавшие собаки ходят здесь, например в Керетьской волости, целыми стадами и устраивают на оленей правильные охоты. Подтверждают рассказ о том, что куница перегрызает птице горло, вцепившись в нее и не оставляя ее на лету. Тоже проделывает и ласка. Тигром здешних лесов считается россомаха; рысь тоже водится, и один экземпляр ее, как говорят, жил целую неделю, опять-таки в Архангельске, в столице севера, и только с трудом был убит. Медведь к самой окраине Мурмана не подбирается: леса для него мелки и малы. [92]

Как бы в подтверждение несомненного присутствия зверя, в очень недалеком расстоянии от Великого Князя протянула по белому снегу крупная хвостистая лисица; резкая, почти черная тень волочилась подле нее по снегу; лисица эта вероятно имела свой «путик», свою тропинку, по которой следовала. Мы взаимно полюбовались друг другом и разошлись.

Мы сошли на берег с тем, чтобы посетить видневшийся между скалами чум. Так как время было теплое, то вход в него был открыт и оленья шкура, закрывающая его, отворочена. Чум, лопарский чум, это один из первообразов человеческого жилья, перед которым мы стояли. Применившись к местности, как применяется гриб, когда он растет между кореньями, потягиваясь к свету и теплу, приютился чум в глубокой расщелине скалы, между навороченными от века камнями, защищенными ими ото всяких ветров. Чум — это вязанка жердей: с одного конца, сверху, они связаны так, чтобы между концов оставалось небольшое отверстие для выхода дыма; с другого концы жерди раздвинуты по кругу и понатыканы в землю, в мох, в расщелины между камнями. Поверх этих жердей наложен слоем где дерн, а где и досочки; на местах менее прочных настлана оленья шкура, и все это скреплено одно с другим чем Бог послал: веревочкой, прутьями, плетенкой морской травы. Чум этот — полная собственность лопаря. Подобные места по побережью насиживаются, как места нищих у той или другой из папертей церковных. На зиму лопарь уйдет в свое зимнее становище, состоящее тоже из чумов, только покрупнее, и расположенное где-нибудь по близости, на матерой земле; он захватит с собою то, что поценнее: образочки, оленьи шкуры, посудину; он вытащит на берег свою лодченку, оставит свой чум до следующей весны и вернется к нему в полной уверенности в том, что никто другой не займет его. Это взаимная гарантия самых бедных на свете людей, прочнейшая, чем всевозможные писанные условия.

Вероятно, что приближение многих человек, не дававших себе обета молчания, движение их по гранитным катышам, перевертывавшимся под ногами, было издали замечено обитателем чума. Внутренность чума гораздо прочнее и приятнее [93] его внешности: оленьи шкуры были разостланы по земле; прямо против входа, мелькая из-за дыма костра, разведенного посередине, виднелись несколько образочков, створней. поставленных на почетное место, на низенькую скамеечку; небольшая кошка — одно из приятнейших достояний лопаря — присоединилась к ним. На жердях висело большими комьями вяленое мясо. Это было китовое мясо. Лопарь объяснил, что его пищу составляет не одна только рыба, но и это мясо, добываемое «даром» с ближайшего Урского завода, и что с тех пор, как китовые туши, по снятии с них жира, идут в Арский завод, эта статья хозяйственного обихода, пожалуй, прекратилась.

Не верилось сказанному, но не верить не было достаточной причины; мы вернулись на пароход с запасом нового, довольно сильного впечатления и пошли на запад, чтобы остановиться вторично для присутствия на рыбной ловле. На этот раз невод доставил штук тридцать камбал, крупных и мелких, желтоватых и темноватых, и все они были забраны нами, потому что особенного богатства в припасах наших мы давно уже не знали. Всякое приобретение казалось благим, в особенности ели это были свежие, жирные камбалы. При морском плавании по таким пустырям, как Мурманское побережье, сохранение припасов — вопрос существенный; были дни, что соленое и копченое составляли главный предмет нашего стола; брали мы с собой живых телят и кур, но количество того, что можно было приобрести, оказывалось далеко недостаточным для всего экипажа и персонала, и если бы не рыбное, имевшееся всегда в изобилии и первейшего качества, то человеку мало-мальски избалованному было бы не совсем приятно.

Около 11/2 часа дня, 22-го июня, оставили мы Еретики. Согласно ходатайству местных людей, Его Высочества соизволил на то, чтобы в установленном на то порядке бухта Еретики была переименована в бухту Владимирскую.

Нам предстоял переезд очень небольшой, всего в 2 часа времени, к Кольской губе и далее к городу Коле, оставшемуся к югу от нас. С этим вместе началось наше обратное путешествие.


Оглавление.

Следующие (неактивные пока) главы находятся в работе и будут публиковаться на сайте "Кольские карты", по мере оцифровки.

© OCR И. Ульянов, 2009 г.

© HTML И. Воинов, 2009 г.

 

| Почему так называется? | Фотоконкурс | Зловещие мертвецы | Прогноз погоды | Прайс-лист | Погода со спутника |
начало 16 век 17 век 18 век 19 век 20 век все карты космо-снимки библиотека фонотека фотоархив услуги о проекте контакты ссылки

Реклама:
*


Пожалуйста, сообщайте нам в о замеченных опечатках и страницах, требующих нашего внимания на 051@inbox.ru.
Проект «Кольские карты» — некоммерческий. Используйте ресурс по своему усмотрению. Единственная просьба, сопровождать копируемые материалы ссылкой на сайт «Кольские карты».

© Игорь Воинов, 2006 г.


Яндекс.Метрика