Д. Семенов, Соловки | Кольские Карты

Вид монастыря и островов с моря. — Чайки и вороны. — Исторические воспоминания. — Современное состояние монастыря. — Природа Соловецких островов.

(Я. Озерецковский. Плавание по Белому морю. 1838 г.).

Поднималась буря, когда я вышел на берег с карбаса. Небо было мрачно, ветер бушевал вокруг пустынного острова. Два инока встретили меня на самой пристани и гостеприимно заботились о моем помещении.

Издали, с моря, вид Соловецкого монастыря не представляет ничего особенного; он лежит на берегу острова, который вообще мало возвышен, полог и разнообразен.

К тому же, после великолепного зрелища моря, в необозримом пространстве которого исчезает всякая идея сравнительного величия, трудно ожидать других, сильнейших впечатлений, при виде ничтожной персти земли, брошенной посреди бурного океана, и на ней белеющихся [108]стен, воздвигнутых трудами человека и едва приметных в великолепном образа, раскинутом творческою рукою природы! Но, раз вы стали на берег, приблизились к древним крепостным стенам, окружающим монастырские здания, и впечатление мгновенно изменяется. Мрачность этой твердыни, сложенной из огромного булыжника и пережившей более двух с половиною столетий, пугает вас чем то таинственным и грозным ¹. Сквозь узкие просветы, или амбразуры, со стен высовываются длинные чугунные пушки, по углам круглые бойницы, по обеим сторонам святых ворот, на неподвижных лафетах, стоят рядом такие же древние другие, покрытые ржавчиною, как и на стенах. Войдя под темный свод святых ворот, задвинутый сверху почти до половины железною решеткой, я невольно остановился: шум и свист ветра, смешанный с густым гулом монастырского колокола, мрачность кругом и слишком разительное появление угрюмой новизны, все поражает душу каким то необыкновенным, безотчетным чувством.

На возвышенных перекладинах, внутри святых ворот, стоят две модели (если верить надписям) тех кораблей, на которых приезжал сюда Петр Великий.

Как будто очарованный простоял я минуту под низким и мрачным сводом, и потом, сделав несколько шагов, вдруг переброшен был из одного очарования в другое — я очутился в царстве птиц. Это явление было так неожиданно и странно, что я протирал себе глаза, чтобы удостовериться, не обманывает ли меня воображение, не бред ли это сна, или я перенесен в волшебную страну, где толпы людей превращены в стаи птиц! — [109] Я стоял на обширном монастырском дворе; передо мною возвышались богатые церкви с колокольнями; вокруг — каменный трех-этажные здания. Двор весь заглох травою, по которой в разные направления протоптаны узкие песчаные тропинки, и по всему пространству двора ходили тысячи диких чаек! Одни сидели на яйцах, кормили серых едва оперившихся птенцов своих; другие кружились в воздухе, и все оглашали двор пронзительными, отвратительными криками! Это стон и плач младенцев, кудахтанье кур, карканье ворон, блеяние овец, кваканье, мычанье, визг, крик и гвалт!

Не вдруг мог я понять, что со мною делается, потому что после первого неосторожного шага, за мной пустились бегом несколько чаек, распуская крылья, и с криком разевая отвратительные носы. Без проводника простоял бы я долго на месте, не смея шелохнуться; но по счастью вход в келью к отцу архимандриту, был в нескольких шагах и я с удовольствием ушел от преследования чаек. Эти дикие птицы, с незапамятных времен совершенно овладели монастырским двором, распоряжаются им как неотъемлемым своим владением и вовсе забыли птичью скромность.

Они прилетают сюда с весны на лето, преспокойно высиживают детей, и потом, на зиму, улетают под теплое небо. Тогда, заменяют их тучи ворон, которые в свою очередь владеют двором всю зиму, пока не прилетят снова чайки и не выгонят их в леса. Монашествующие, наблюдая за этими странными летними постояльцами — чайками, заметили удивительные распоряжения и условия, на которых каждая из них владеет частицей двора во все лето.

Весною, явясь на Соловецкий остров, чайки расходятся на стаи, и размежевав двор на большие части, начинают делить на мелкие клочки, для каждого семейства. [110] Две чайки берут в клювы по небольшой щепке, становятся одна перед другою и бросают щепки прямо перед собой. Третья чайка, в качестве свидетеля, стоит в стороне. Потом две делящиеся стороны начинают, не сходя с места, кричать и бормотать по своему к брошенным, и, вдруг, замолчав, сбегаются друг с другом, схватываются носами и тянутся в разные стороны. Этим оканчиваются условия и с тех пор каждая знает границу своего участка. Иной достается квадратный аршин, другой продолговатое местечко по более, или неправильный уголок на распутии протоптанных тропинок. Границы известны только чайкам, и уже каждое семейство, под смертною казнью, не осмеливается во все лето ступить на землю соседа. Если же глупый цыпленок по неведению, или ошибкой, перешагнет за условленную черту, то без милосердия бывает заклеван до смерти. Такие жертвы видны во многих местах двора; но за то едва подрастет чайка, уже никаким способом нельзя выгнать ее из границ семейственного владения: она кружится и обегает вокруг ваших ног и спешит к центру своей земли, зная неизбежную гибель за рубежом своего аршинного поля.

Деревянные гостиницы для приезжающих богомольцев стоят вне монастырских стен, на берегу, перед гаванью. Подле них есть дом, где останавливался Петр Великий и рядом с ним часовня, в которой воздвигнут большой деревянный крест, в память посещения острова Великим Государем ². — Я видел часовню после; но прежде отец архимандрит принял на себя труд проводить меня, посреди бесстрашного птичьего народа, в особую приемную комнату, в каменных строениях, внутри монастырских стен. Окна моей комнаты обращены [111] были на двор. Я оставался один в 11 часов ночи. Какое обширное поле для мечтаний, и как кстати уединение, когда так много предметов, как ряд картин в волшебном фонаре, перешло перед глазами. Я бросился в кресло, и замечтался!.. И так, думал я, вот вековой памятник, воздвигнутый благочестивым вдохновением святых отшельников: Зосима, Савватия и Германа. Уже давно канул в вечность 1429 год, ознаменованный водружением первого креста на пустынном острове Белого моря. Какое множество дел и трудов человеческих погибло в бездне этой далекой реки времен! Сколько исчезло гордых памятников суеты и высокомерия! Но, среди разрушительной власти веков, Провидение хранит обитель, возрожденную святою мыслью отчуждения от суетности света; под храмом благочестия и веры пролетают столетия, и, вместо общего удела, пекутся о его благолепии и богатстве. Убогие кельи прежних иноков превратились в богатые каменные здания, небольшие деревянные церкви — в великолепные храмы, с блестящими позлащенными главами.

Но где, в каком забытом краю земли безмятежно прошли века, не оставляя посреди изящного воспоминаний плачевных и грозных!.. Здесь, в стенах Соловецкого монастыря, начал поприще жизни, исполненной славы и страданий, боярин Федор Колычев. Отречением от мира, в тихой обители, думал он снискать небесное царство; но Богу угодно было воззвать его к себе в венце мученика. Наименованный в монашестве Филиппом, он посвящен был в игумены Соловецкого монастыря, в 1548 году; потом обогатив обитель щедрыми дарами царя Иоанна Васильевича, возведен был на престол Всероссийской митрополии святой муж, сподвижник веры; Филипп не убоялся противустать силе царских опричников и пал под страшною опалою Грозного... Пра[112]ведник, постыдно сверженный с митрополичьего престола в Москве, ввергнут в темницу в Тверской отрочь-монастырь, и там задушен опричником Малютою Скуратовым!..

Сквозь туман двух веков, мелькает страшное девятилетие: в стенах монастыря театр мятежа и убийств. Заблуждение, отемнившее рассудок многих тысяч людей, восстало против трудов святейшего патриарха Никона, и пламя раскола (с 1656 г.) объяло Соловецкую обитель. Оно потушено только кровью ожесточенных иноков, павших на стенах монастырских, в бою против войск царя Алексия Михайловича (в 1676 году).

Вслед за мрачными событиями являются две светлые эпохи веселия и радости, озарившие пустынный остров: два года — 1694 и 1702 ознаменованы посещениями Соловецкой обители Петром Великим ³.

Уже давно лучи солнца загорались на золотых крестах монастырских церквей. Буря, стихла, начался ясный день, — я все еще сидел у окна, погруженный в думы о минувшем, и казалось, передо мною носились в воздухе, среди монастырских стен, чудные видения древних событий, встревоженные из векового сна моими бродящими мечтами!..

Не принимая на себя подробного описания Соловецкого острова и монастыря, я передаю здесь только взгляд на те предметы, которые без сомнения обратят внимание каждого посетителя. Чтобы скорее осмотреть все в монастыре, вы прежде всего пойдете поклониться святым мощам преподобных Зосимы и Савватия, почивающим в собора Преображения Господня, в богатых серебряных вызолоченных раках. Мощи св. Германа и Иринарха покоятся под спудом, в другой церкви. — Верующие — [113] православные, прося у святых угодников исцеления недугов, делают из серебра изображения болящих частей тела и навешивают их на образ, поставленный между двумя раками.

Соловецкий монастырь первоклассный ставропигиальный. Он не подчинен епархии и архимандрит его относится прямо в святейший синод. Теперь в нем 135 монашествующих, считая иеромонахов, иеродиаконов, монахов манатейных и штатных послушников; 50 человек инвалидной команды для содержания караула при арестантах; до 120 вольнонаемных работников и около 160 человек, разного звания, временных богомольцев. Вообще, число жителей на острове несколько более 500 человек мужского пола; женщин вовсе нет.

Ризница в монастыре конечно одна из богатейших в России, как ценностью множества богатых риз, шитых каменьями и жемчугом, так и достопамятными редкостями. В ней хранятся богатые евангелия, кресты, золотые и серебряные чаши, дарованные монастырю великими князьями и царями Российскими, и несколько грамот, из которых две даны Марфою Борецкою, посадницею великого Новгорода.

Посреди всех драгоценностей, вы найдете простой, темно-зеленого сукна, с черными шнурками, кафтан злополучного святителя Филиппа. Вам покажут также в коридоре небольшой уголок, где была его келья; теперь там устроена часовня. — Я коснулся с благоговением одежды святого мужа, и какое-то высокое и вместе усладительное чувство проникло в душу: может быть это была мысль о ничтожестве земного счастия!...

Но вот чем еще бездонна ризница Соловецкого монастыря: едва ли есть иные памятники священнее и ближе сердцу русского. Там хранятся: сабля князя Димитрия Михайловича Пожарского и меч князя Михаила Васильевича [114] Скопина-Шуйского. — Что может быть прекраснее и возвышеннее воспоминаний, которые воскресят в вас эти две полосы железа! На них, кажется, сквозь двух вековую ржавчину горят лучи пламенного патриотизма! Меч юного Скопина и сабля Пожарского, блеснувшая в руке родного героя, навсегда священны для русского! Кто в храме славы может стать на ряду с Пожарским, и чье оружие сравнится с его саблей, извлеченной из ножен не алчною рукою завоевателя, не жаждою славы, но святою мыслью спасения отчизны! В оружейной палате лежит грудами старинное оружие: секиры, бердыши, кистени, пистолеты, ружья и прочее. Без сомнения более от небрежения и времени, нежели от употребления, оно пришло почти в совершенную негодность, и конечно весь этот любопытный арсенал был бы растаскан, или соделался бы достоянием ржавчины, если б не спасло его благоразумие архимандрита. Он намерен по возможности привести его в порядок. Это оружие запасено было монастырем для обороны от шведов, когда они покушались овладеть островом, и потом оно же служило монашествующим в обороне против войск царя Алексея Михайловича.

По приглашению архимандрита, был я за братской трапезой. Изобилие доказывает хорошее устройство экономической части. На целый год делаются запасы трески и вкусной беломорской сельди. Свежая семга составляет лакомство. Для варения квасу устроены огромные котлы и чаны, в которые входит по десяти сороковых бочек. Хлебопечение делается также в огромном количестве и вдруг. По древнему обычаю монастырь довольствует каждого богомольца три дни пищей, безденежно, для чего необходимы большие запасы съестного, ибо в летнее время на поклонение святым мощам собирается до двух тысяч человек из разных стран России, и беспрестанно [115] сменяются одни другими. Но все траты без сомнения окупаются приношениями посетителей и дарами неизвестных лиц. Принятое издревле обыкновение обогащать дарами монастырь имеет в себе нечто таинственное: в конце лета монашествующие объезжают небольшие острова, смежные Соловецким, и на них находят по нескольку штук коров, овец, баранов и даже лошадей, привезенных неизвестными богомольцами в дар святым угодникам. В иные годы братия находили таким образом по 50 штук овец и более. Некоторые иноки занимаются вырезыванием из кипариса крестиков, украшают их фольгою, пишут образа и меняют их богомольцам.

Остров имеет в длину до 25, а в поперечнике до 15 в. На Соловецком острове водятся многочисленные стада лапландских оленей, много лисиц; но волков и других хищных зверей вовсе нет, равно как и никаких змей и гадов. Олени разведены там попечительностью митрополита Филиппа, в бытность его игуменом монастыря. Их бьют ежегодно от 50 до 100 штук для продажи и монастырских надобностей. Недавно нашли в лесу двух мертвых оленей, спутавшихся огромными ветвистыми рогами: по всем приметам видно было, что они дрались, и, сплетясь рогами в бою, два врага погибли ужасною смертью, — неразлучные!

При настоящем архимандрите Досифее, построены монастырем два прекрасных брига и ладья. Бриги стоят в доках, на суше, и могут быть подняты посредством шлюза на воду, проведенную из Святого Озера, лежащего за монастырем. Остров Соловецкий, Анзерский, Заячьи, Муксальмы и другие изобилуют пресною водою; на них считают до ста небольших озер. К северу от монастыря есть три небольшие пустыньки: Сосновская, верстах в 15, Савватиева и Исакова в 12 и 10 верстах, и сверх того к северо-востоку на берегу построен для [116] рыбаков домик и изба, в которой топят тюленье и белужье сало. Это место называется Бальдскою пристанью, или Ребальдою. Оттуда переезжают на остров Анзерский, через пролив шириною около пяти верст.

Почва земли Соловецкого острова и всех его небольших товарищей, большею частью камениста, бесплодна, и едва доставляет пищу не крупному сосновому и еловому лесу. Хлеб не родится, а в огороде, за которым много хлопот, едва созревают неприхотливые овощи: редька, репа, картофель и тому подобное. Это заставляет братию запасаться почти всем съестным в Архангельске. Больших морозов не бывает на Соловецком острове; но постоянное дыхание севера поддерживает снег весьма долго, так что я видел, в конце июня, кое где на скалах холмов, обращенных к северу, белеющие глыбы снега. Множество диких уток разных пород, гагар, чаек, журавлей и других морских птиц, облетают и как будто сторожат свои островки, которые кажется очень им нравятся. Они там гораздо менее робки, нежели где-нибудь, потому что никто не толкует им о вкусе жареной дичи.

Бедная природа вокруг Соловецкого монастыря выражает какую-то болезненную грусть среди самого лета, и когда Флора прилетает ревизовать владения свои на Белом море, то скромные нимфы Соловецких лесов не знают чем угостить богиню, избалованную югом. Они должны обегать все острова, чтобы собрать букет мелких голубеньких колокольчиков; кое-где отыщут пестренькую Иван-да-Марью, смешают их с беленькими цветочками морошки, не дорожа будущими ее плодами, переплетут незабудками, и, недовольные своими дарами, стыдясь предлагают их своей мимолетной гостье. Они кажется вплели бы в венок желтых и пышных цветков ревеня, который растет в монастырском огороде, — [117] но не знают хорошо ли будет это принято: не рассердилась бы богиня.

Соловецкий остров доступен только с половины мая до половины сентября: в остальные месяцы года Белое море бушует без милосердия, бедой грозит запоздалому плавателю и разбивает ревучие валы об огромные глыбы льдов, гуляющих во мраке северной зимы по разъяренной стихии.

1 Монастырь обнесен каменными стенами по указу царя и великого князя Федора Иоанновича в 1584 году, для защиты от нападения Немецких и всяких воинских людей. Летописец Соловецкий. [108]

2 После Петра, посещал Соловецкий монастырь нынешний государь и великий князь Константин Николаевич. [110]

3 К числу событий в истории Соловецкого монастыря должно отнести и бомбардирование этого монастыря англичанами в последнюю войну. [112]