В начало
Военные архивы
| «Здания Мурманска» на DVD | Измерить расстояние | Расчитать маршрут | Погода от норгов |
Карты по векам: XVI век - XVII век - XVIII век - XIX век - XX век

В. И. Немирович-Данченко,"Страна Холода", 1877 г.


 

ПОЕЗДКА В КАНДАЛАКШУ.

[217]

1. На пароходе “Качалов”.

Последние тучки сбегали с небосклона. Чистая голубая высь опрокинулась над пустынною ширью Беломорья, уходившего в недосягаемую даль и только с одной стороны замыкаемого туманною, едва заметною полосою неровного берега. Белые гребни валов, еще недавно вздымавшиеся по всему необозримому простору, теперь только кое-где змеились и пропадали одни за другими. Пароход еще качало, порою он весь вздрагивал, как конь, заморенный на долгом отчаянном беге, снасти скрипели, винт, когда волны, подкатываясь под киль, приподымали корму, вращался в воздухе, но буря уже улеглась, и матросы снимали клеенчатые плащи и шляпы. Черная полоса дыма виднелась до самого горизонта, изгибаясь по тому направлению, каким шел пароход, бравший курс прямо на смутно серевший берег.

Подымался побережник1.

– Встряхнуло?

– Ничего! это ли еще погода. В океане ежели бы хватило так – куда бы унесло, страсть, прямо к ошкую2 в гости... То-то бы натерпелись, потому там жутко, человека и в светлый праздник не увидишь.

– Страшно поди в окиани?

– Страшно дома на печи – есть горячие калачи... Это точно, что страшно, потому человека от таракана не отличишь... А это, что за страх? Сказано, что без произволения Божия – ни единого волоса!.. Ну и не помышляй ни о чем, справляй свою работу... Одно, братцы, каптейн3 у нас – немца, а немчей стрась это море не любить.

– Потому нехристь.

[218] – Ишь теперь тихий ход дал. Гляди в оба, ребята, сейчас какой ни на есть приказ будет.

– Лот! прозвучала команда с возвышены у трубы.

– Есть!.. Бросай лот, тут место подлое, в куйпогу так корга4 тебе и чернеют, особливо поближе к берегу. Тут, допреж, сказывают, неверная чудь жила и всю воду каменьем забросала, чтоб доступиться до нее нельзя было.

Вынули лот – оказалось восемь сажень глубины. Пароход опять пошел полным ходом.

Берег все яснее и яснее очерчивался перед нами. Вершины за вершинами выступали из тумана отдаление, словно там развертывалась бесконечная полоса волшебной панорамы. Но все пока было окутано мглою. Между основаниями этих гор и морем лежала еще светлая полоса, точно они, висели в воздухе. Прямо перед нами, на краю горизонта клубился серый пар, то расстилаясь волнистою поверхностью, то принимая очертания островов и мысов.

– Марь это!... Туча в море уходит. Ишь, побережник-то ее с неба согнал, так она в бездну бежит...

– Премудрость этто!..

– А ты поди первый раз в море?

– Первой.

– Ты и понимай. У нас чудесов много, у нас – ах сколько чудесов! Без моря Бога не узнаешьь: кто в море не бывал, тот Богу не маливался. Тут, парень, разом, всех угодников вспомнишь.

Теперь уже можно было рассмотреть, как по левую сторону тонули во мгле мрачные вершины отдельно стоявших гор. То словно купола, то будто острые конусы, они провожали пароход медленно, показывая ему обрывы, трещины и черные щели своих откосов. Порою у самого берега выдвигались группы скал, изъеденные у их подножий водою и увенчанные наверху темными коронами еловой и березовой поросли. Когда совсем прояснило, горы явились перед нами во всем величии: это били не хребты, а ряды громад, стройно возносившихся в недосягаемую высь. Внизу зеленела густая щетина мелколесья, за то их плешивые верхушки, покрытые белым ягелем, оказались совершенно голыми. Изредка на крайних выступах этих вершин можно было в подзорную трубку рассмотреть едва заметные силуэты дикого оленя; порою на высочайших точках берега чернели деревянные кресты, поставленные странниками, обревшими здесь спа[219]сение от бурь и непогод. Абрисы гор поражали взгляд необычайною смелостью. Часто они отвесно обрывались в море и по этим отвесам, цепляясь за трещины гранитных масс, сползали вниз то красная кисти рябины, то грациозные стрелки молодых елок. Спустя час, направо протянулась едва заметная темная полоса мелководья. Корабль взял налево. Берег уже ложился по обе стороны парохода.

– Налево гляди – это Кемское поморье пойдет, а направо Терская украйна. Тут мы в губу и входим. Широки ворота, слава Богу, серединой можно без сумления идти, способно! То десять, то двадцать, а не то и все пятьдесят сажень глубины...

Мы вошли в устье Кандалакшской губы. Скоро правый берег подошел ближе и тут на отмелых мысках его выступали и пропадали перед нами то одинокие промысловые избушки, то целые селения, приютившияся у быстрых и порожистых речек, сжатых откосами крупных ущелий, по дну которых протянулось их извилистое ложе. Так мимо нас мелькнули Кашкаранцы, Сальница, Оленница, Кузрека и Умба. Из кучень смутно серевших изб кое-где ярко светились белые точки церквей, иногда на самом носу длинного мыска красиво рисовалась новая изба, блистая на солнце всеми своими, пока еще целыми, окнами. Иногда такие мыски, протянувшись песчаною полоскою, внезапно заканчивались пышною метелкою стройной береговой рощи, словно золотая бить, увенчанная малахитовой коронкой.

– Экая красота у вас!

– Да, место рыбное.

– Я не о том, красиво...

– Что еще красивей, коли рыбка полными неводами ловится. Сама идет. Это ли еще не красиво. Другой красы и нет...

– А горы?

– Чего горы, что в них, камень один. Голые плеши, там оленю, а не человеку жить. Ягелем кормиться не станешь; по нашему там и красиво, там и хорошо, где народ в настоящей сытости живет, промысел какой есть.

Перед нами направо и налево замерещились на воде какие-то серые точки, полосы, пятна. Минуть через девять они очертились яснее, и голубая полоса губы оказалась вся усеянною островами. То низменные и большие, сплошь покрытые темною чащею чернолесья, то каменистые с оборванными берегами, похожие на каких-то чудовищ, распластавшихся здесь на свежем морском просторе, то круглые, поросшие кустами вереска и можжевельника, – они разнообразили величавую, но унылую красоту этого северного пейзажа.

[220] – Вон тебе направо будут Горелые Луды, а там за ними Медвежий остров, а налево Великий, тут годов двадцать назад скит стоял. Старушки да старики жили. Из-за сельдяного бочонка начальство и скит весь уничтожило.

– Как из-за сельдяного бочонка?

– А, так. Приехал этто к ним в скит поп, бурей вишь занесло. Видит, скит убогий, нищенски. Что с его взять, а взять требуется. Давай, говорит отцу моему, давай, старик, хоть бочонок сельдей. Ну, отец, как внове быль, сичас к старушкам, а старушки тут всем делом верховодили. Те ему и говорят: брось, Антипушко, не поблажай попа. Не балуй робят – не глядят назад. Поп как услышал про это – пригрозил тольки, а через шесть месяцев понаехало начальство разное, ну и расточили все... Старушки по их ветхости – кто куда, а стариков – назад по селам.

– Глупее этого пословицы есть, вмешался старик-помор. Тоже у нас говорят – не пихай в рот, не придет вперед. Раз я тоже, годов пятнадцать тому было, не ублажил окружного, известно, затмение на меня нашло. Что же бы ты думал напоследок: он на пять тыщей меня наказал.

Мы прошли узкое место губы между Горелыми Лудами и Костылевым мысом. Берега несколько шире раздвинулись перед нами но на севере уже рисовались громадные горные массы Лапландии, подступившие к Кандалакшскому заливу тремя отдельными вершинами: Крестовой, Волостной и Железной. Острова становились разнообразнее; словно зубы исполинской челюсти, часто из воды торчали ряды камней, заливаемых только в самую полную воду. Мы миновали остров Вачев и Резановы Луды и вступили в совершенно неподвижный бассейн. Море здесь не шелохнулось. Белое облачко, совершенно жемчужного цвета, с золотою каймою, медленно плывя в вышине голубого неба, отражалось и в море всеми своими чертами и оттенками, всеми переходами красок и изгибами линий...

Мимо парохода плыли целые стада морских звезд, то ярко-пунцовых, то бархатисто-малиновых, то переливавшихся всеми цветами радуги. Они то сжимали, то разжимали зубцы, обращая свою пустую полость отверстием к течению, приносившему им мельчайшие студенисто-серебристые существа. Тысячи звезд пропадали под водорезом и винтом парохода, и вновь являлись мириады этих прелестных обитателей моря. Поморы их называют морским цветом: это действительно лучшие цветы моря, сиющие всеми оттенками солнечного света, алым румянцем зари, нежнейшими переливами ра[221]дужных красок, лучистою зеленью изумруда и розовым блеском чистого рубина.

По берегам кое-где стал показываться дымок. В бинокль можно было разсмотреть группы, расположившиеся у костров. Около, у берега, колыхались черные, большие карбасы.

– Это ловцы все. Сельди ждут. Известно, море – наша нива. Коли ее не вспашешь – ничего и не пожнешь. Тут самые ловецкие места пошли. Сюда сельдь охоча идти. Да, что говорить! сами проведаете. В Кандалакше останетесь, поезжайте ловить, много нового узнаете...

Направо, словно ярко серебряная щель, залегла между горными вершинами губа Колвица, вся в свету сиявшая перед нами. Вдали показались большие острова, стеснившие оконечность Кандалакшского залива. Фарватер ложился извилистою линией. Пароход шел тихим ходом. Дым из трубы его клубился гуще и дольше стоял на одном месте. Грозные вершины берега, казалось, иногда подымались над самою палубою. Пароход два или три раза проплывал салмами – узкими проливами – между островами и матерым берегом, куда и солнце не забрасывало в эту пору ни одного луча, ярко дробящегося на волнах в тысячи мельчайших блесток и искр...

Вот налево выдвинулась из моря длинная полоса Большого Оленьего острова. Мы поминутно кидали лот, словно подкрадываясь, а не подходя к берегу. Наконец на грот-мачте подняли лоцманский флаг, и от далекого берега вскоре отделилась едва заметная точка. Деревню еще трудно было разобрать в глубине бухты. Кандалакша вся уходила в густую тень тесно обступивших ее гор; только золоченный крест одной из церквей выделялся из мрака и под косым лучом солнца сверкал ярким, режущим глаза блеском.

– Лоцман? произнес вопросительный окрик капитана, когда лодка, отплывшая от берега, была саженях в 30 от парохода.

– Есть! послышалось оттуда, и какой-то длинный, высокий старик, приподнявшись от руля, замахал нам шапкой.

– Э, да это старый кормщик... Никита?... Нешто он не на Мормане ноне.

– Он и есть – Мостовиков!

– Кряжистый старик.

– Что говорить! Пять раз тонул – а все вода не берет.

– Такого народу ноне мало.

– Ноне народ мелкий, потому в ем сытости настоящщой нет. Ну и на работу он небольно падок. Брюхо на солнце парить мастера, что говорить! Нет, в наши времена тебя так бы хозяин вспарил.

Лоцманская лодка подплыла к самому борту. Туда сбросили трап [222] и лоцман, цепко хватаясь за его канаты, быстро и ловко взошел на пароход. Это быль рослый, красивый старик с серебряною бородою, низко падавшею на грудь. Некоторая худоба и сутуловатость делали его еще красивее, а морщинки вокруг кротких, голубых, еще не потерявших своего блеска, глаз, придавали всему его лицу выражение безграничной доброты и простодушия.

– Здравствуй, Никита... Каково ноги носят?

– Здравствуй, Мостовиков, давно ли с Мурмана?

– Аль у вас в Кандалакше моложе и лоцмана нет? Каково живешь, Никита?

– Живем, хле6 жуем, да Господа Бога за неизреченную благость Его славословим, – отделывался старик, проходя к рулю и зорко оглядывая окрестные пункты матерого берега, острые выступы каменистых островов, да серые предательская корги, там и сям черневшие под белыми всплесками волн.

Пароход смело ринулся вперед, управляемый искусною рукою лоцмана. Мы полным ходом мчались к берегу, вовремя огибая желтые луды и черные корги, встречающиеся на пути.

“Якорь!” спустя полчаса послышалась команда капитана, когда пароход остановился в виду селения, раскинувшегося по обе стороны порожистой и сплошь заваленной каменьями реки Нивы.

Тяжело и грузно развертываясь, позвякивала толстая железная цепь, тяжело и грузно плюхнул якорь в воду и целые струи брызг мгновенно поднялись вверх у самого носа парохода.

Пароход дрогнул, двинулся вперед и опять вздрогнул, подался назад, в сторону, сделал легкий поворот кормою и стал неподвижно среди зеркальной влаги, отражавшей каждую его снасть, каждого матроса, копошившегося у борта.

Последние клубы черного дыма выкидывало из трубы.

Алая зоря охватывала западь, и вершины окрестных гор вспыхивали целыми снопами ярких радужных лучей; морская ширь позади казалась розовою ровною полосою вдали, и ярко огнистою у самого парохода. Острова чернели тяжелыми массами. Кое-где из-за лесных верхушек алело небо, но самую чащу еловой поросли сплошь уже окутала черная беспросветная тень. Последний, прощальный блеск тихо отгоравшего дня трепетал за горными вершинами. Легкие облачка, кое-где рассыпанные по небу, затлели по краям и, словно сгорая, уносились далеко за эти каменные массы, розовые салмы и черные лесные чащи.

 

Примечания

[217]
1 Побережник – ветер, дующий с берега.
2 Ошкуй – белый медведь.
3 Каптейн, каптин – капитан парохода.

[218]
4 Корга – каменная банка, открывающаяся лишь при отливе. Куй-пога – малая вода при отливе.

 

<<< Вернуться к оглавлению | Следующая глава >>>

© OCR Игнатенко Татьяна, 2011

© HTML И. Воинов, 2011

 

| Почему так называется? | Фотоконкурс | Зловещие мертвецы | Прогноз погоды | Прайс-лист | Погода со спутника |
начало 16 век 17 век 18 век 19 век 20 век все карты космо-снимки библиотека фонотека фотоархив услуги о проекте контакты ссылки

Реклама: https://components.ru электронная трубка denshi tabaco электронные. *


Пожалуйста, сообщайте нам в о замеченных опечатках и страницах, требующих нашего внимания на 051@inbox.ru.
Проект «Кольские карты» — некоммерческий. Используйте ресурс по своему усмотрению. Единственная просьба, сопровождать копируемые материалы ссылкой на сайт «Кольские карты».

© Игорь Воинов, 2006 г.


Яндекс.Метрика